Umnya jenshina bila.

Браво! Браво! Браво, Мастер! 👌👍👏👏👏👏👏💖💖💖💖💖

❤❤❤❤❤👏

Вера-Вера, как это вдохновенно! Хорошо, что Вы- наша "умница устояла" и пишите.)

Великолепно! Я ни разу не была в Венеции, может надо таки поехать. А стихи Веры просто изумительные! Помню этот шок, когда услышала ее стихи. Среди поющих трусов и тупых рэперов, я слушала ее стихи. И даже плакала от счастья на концерте в Одессе! Был полный зал! Спасибо, что прочитали.

Вера Полозкова если горечь одна бездонна если только вина всецела что, моя золотая донна что бы ты от меня хотела? что тебе на последней сверке рассказать о труде и силе? песни, что никого не свергли не спасли и не воскресили кадры, что никому на свете не вернут дорогого дома: разве дети, спасибо, дети: эти правда халва и сдоба это то, как мне отдариться удалось за лихие годы: это стрелы, моя царица, проливные лучи свободы. из всего, что мы обнимали, постигали, любили, пели уцелело лишь арсенале, оспедале и сан-микеле - как в старинных сказаньях, то лишь, что нежней миража в июле. говорили, что ты утонешь. это мы теперь утонули. ну а ты, моя прима, блещешь и полна глянцевитым соком духи изображают вещи мидии обживают цоколь чайки наглые, как жандармы старики веселее юных и в палаццо журят бездарных, а в тратториях славят буйных вся рождественского подарка вожделеннее и изящней: и вода стоит на сан-марко ослепительней настоящей. хорошо, что ты абсолютна и стройна, как закон кристалла. хорошо, что делла салюте, моя умница, устояла. как и каждая кампанила, певчая кирпичная птица мама очень тебя любила и надеялась возвратиться. как посол своих милых мёртвых, оккупированных, пленённых я кладу у твоих потёртых туфель ворох счастливых плёнок, где мы как дуралеи скалясь, озираем твои избытки. хорошо, что мы повидались. вот тебе их улыбки, вытки. когда будет мой путь окончен, - прежде высмеян и оболган, - я сниму себе тут балкончик, зафрахтую одну из гондол оттолкну ее от причала, лягу выцветшим такелажем. и узнаю, что там звучало среди мидий, под бельэтажем. Венеция, 08.06.2024

Сергей Плотов "Нынче ветрено. Но школу вряд ли сдует. И поэтому, почёсывая темя, В эту школу задолбавшую иду я По раскатанному снегу, через темень. Воют псы. Когда бы верил я приметам, То сказал бы: "Шавки похороны чуют". Как там в Сирии, папашка? Или где ты? Не упомнить, где отцы сейчас воюют. Не упомнить, где меняем мы границы И какое мы обстреливаем море. Если выпало в империи родиться, За неё и умирать придется вскоре. Здесь, у нас свои проблемы и заботы. Брат хреначит через день в ночную смену. Мамка ходит каждый вечер на работу - В дом гетер, под городскую нашу стену. Вместе с мамкой там же трудится сестрица. Ты их сильно не ругай за это, батя. Наш бюджет в буфете стареньком хранится. Там не много, но на похороны хватит. А других больших расходов и не надо - Разве что на Новый год закажем пиццу. Наш наместник - человек широких взглядов. Он ворюгу совмещает с кровопийцей. Я сижу на первой парте у окошка. И училка говорит - учусь я скверно. Ты назвал её безмозглой м****вошкой. Взгляд, конечно, очень варварский, но верный. Возвращайся. Поболтаем, выпьем бражки. Станем песни петь и матом крыть систему... Адрес: Папе - на войну. От сына Пашки. Сочинение на заданную тему". Сергей Плотов, 2018 г.

Александр Тимофеевский ОТВЕТ РИМСКОГО ДРУГА Целый день брожу по улицам, глазея. В Риме осень. Все мертво. Все одичало. Туча черная висит над Колизеем, Неизвестно, что бы это означало? Льется дождик. Небо платит недоимку. Жалко, льется не на пашню, а на камень В тех горбатых переулках, где в обнимку Мертвецы твои стоят с особняками. Помнишь дом, где мы не раз с тобой бывали? На лужайке облысевшей травка вянет, Не осталось даже праха от развалин, А меня туда все время что-то тянет. В этом доме ты когда-то был счастливым, И элегию читал о Джоне Донне, И плоды желто-зеленые оливы У хозяйки смуглолицей ел с ладони. Где веселая хозяйка? Где маслины? Нам остался лишь пустырь за поворотом. Безусловно, позади одни руины, Но руины все же лучше, чем пустоты. Только женщине идет непостоянство, Мы же любим то, что в юности любили. Кто придумал, что отечество - пространство? Это мы с тобою родиною были. Ты мне пишешь, чем в империи томиться, Лучше жить в глухой провинции у галлов, Только стоит ли с отъездом торопиться, Ведь империи сто лет как не бывало. Рухнул Рим, никто не помнит точной даты. Вот и спорим, и проводим параллели… Всюду те же кровопийцы и солдаты, Кровопийцы и ворюги, мой Валерий. Лучше сам ты возвращайся, путь недолог. Мы с женою заждались тебя в столице. Неужели так уж важно въехать в город На четверке в триумфальной колеснице? Мимо каменной стены, священной рощей, Где стоят легионеры в карауле… Мне-то кажется, на кухне нашей проще О Назоне толковать и о Катулле. Воск застывший на странице старой книги, Гости, спящие вповалку где попало. Всюду пепел, на полу огрызок фиги, На столе вишневый обод от бокала. А когда отмерит время Хронос гулкий, Проводить тебя сумеет старый Постум. Вместе выйдем на последнюю прогулку И отправимся на твой любимый остров.

Цихлиды❤

Юрий Михайлик Ночные поезда Опять кричат ночные поезда, опять зовут в иные города… Беда не то, что молодость уходит, а то, что не уходит - вот беда. И ты все тот же - заполночь писать, и ты все тот же - выпить и сплясать… Потом приходит очень юный доктор и будет целый день тебя спасать. Все кажется, что ты глядишь в рассвет, а это свет глядит тебе вослед, и девушки приходят за советом… Не за сонетом, друг мой, вовсе нет. Ночной вокзал. Мальчишеская дрожь. Весь мир еще неведомо хорош. Уже пора готовиться к ответам, а ты еще вопросы задаешь.

Просто замечательно! Спасибо!

Илья Кормильцев Небо рыб рыбы в аквариуме догадываются что мир не кончается стеклом там, за стеклом - небо рыб они мечтают о нем и верят что попадут туда после смерти я - рыбий бог включаю и выключаю рыбье солнце корм насущный подаю им днесь не ввожу их во искушение но избавляю от лукавого возможно некоторые из рыб отрицают мое существование другие же закрывают глаза шепчут мантры и пытаются слиться со мной в мистическом экстазе глупые рыбы! мне нет дела до ваших сомнений и я не слышу ваших молитв если же я забываю вас покормить то вовсе не потому что вы не вспоминали обо мне а просто потому что я забыл о вас в конце концов у меня - свой аквариум свое небо свой Бог и те же проблемы

Очень необычно, очень грустно, чем то цепляет. Когда же вернёмся мы, Санчо, до́мой, Нарушив злой воли капризы? Столетия подёрнулись злой пеленой, Но это лишь повод для жизни.

Алексей Цветков * * * Здесь вымокший воздух, здесь небо скупей, Глаза, словно сердце, ранимы. Где ласковый зной астурийских степей, Простор арагонской равнины? Припомни столетье, скажи мне число, Я сбился дорогой со счёта. Нас промыслом вражьим сюда занесло, Нам в кубки подсыпали что-то, В такой стороне не прожить и моржу. Храпит охромевшая кляча. Что, холодно, Санчо? Я тоже дрожу, Но это не повод для плача. Заря не спускается с облачных гряд, Земля источает заразу. Десятые сутки назойливый град Стучит по мамбринову тазу. В тумане дрожит искорёженный вяз, Предчувствуя худшую пору. Где тот, однорукий, что выпустил нас Скитаться по мёртвому полю? Он спрятался в вечность, чахоточный трус, Чужбина ему не помеха. Боишься, мой мальчик? Я тоже боюсь, Но это не повод для смеха. Нас изморозь бесит и рытвины злят; На что я копьё свое поднял! Остался на родине ласковый взгляд И руки, желаннее полдня. Hе слышно за тучами пенья планет, Покой у чужого порога. Здесь нет великанов и карликов нет - Убогая злая порода. Здесь правит мозгами бесчувственный нуль, Нули в нашей завтрашней смете. Ты, кажется, плачешь? Я тоже всплакнул, Но это не повод для смерти.

Спасибо, очень люблю Бродского ❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤❤

Иосиф Бродский Письма римскому другу (Из Марциала) Нынче ветрено и волны с перехлестом. Скоро осень, все изменится в округе. Смена красок этих трогательней, Постум, чем наряда перемена у подруги. Дева тешит до известного предела - дальше локтя не пойдешь или колена. Сколь же радостней прекрасное вне тела: ни объятья невозможны, ни измена! * * * Посылаю тебе, Постум, эти книги. Что в столице? Мягко стелют? Спать не жестко? Как там Цезарь? Чем он занят? Все интриги? Все интриги, вероятно, да обжорство. Я сижу в своем саду, горит светильник. Ни подруги, ни прислуги, ни знакомых. Вместо слабых мира этого и сильных - лишь согласное гуденье насекомых. * * * Здесь лежит купец из Азии. Толковым был купцом он - деловит, но незаметен. Умер быстро - лихорадка. По торговым он делам сюда приплыл, а не за этим. Рядом с ним - легионер, под грубым кварцем. Он в сражениях империю прославил. Сколько раз могли убить! а умер старцем. Даже здесь не существует, Постум, правил. * * * Пусть и вправду, Постум, курица не птица, но с куриными мозгами хватишь горя. Если выпало в Империи родиться, лучше жить в глухой провинции у моря. И от Цезаря далеко, и от вьюги. Лебезить не нужно, трусить, торопиться. Говоришь, что все наместники - ворюги? Но ворюга мне милей, чем кровопийца. * * * Этот ливень переждать с тобой, гетера, я согласен, но давай-ка без торговли: брать сестерций с покрывающего тела - все равно что дранку требовать от кровли. Протекаю, говоришь? Но где же лужа? Чтобы лужу оставлял я - не бывало. Вот найдешь себе какого-нибудь мужа, он и будет протекать на покрывало. * * * Вот и прожили мы больше половины. Как сказал мне старый раб перед таверной: «Мы, оглядываясь, видим лишь руины». Взгляд, конечно, очень варварский, но верный. Был в горах. Сейчас вожусь с большим букетом. Разыщу большой кувшин, воды налью им… Как там в Ливии, мой Постум, - или где там? Неужели до сих пор еще воюем? * * * Помнишь, Постум, у наместника сестрица? Худощавая, но с полными ногами. Ты с ней спал еще… Недавно стала жрица. Жрица, Постум, и общается с богами. Приезжай, попьем вина, закусим хлебом. Или сливами. Расскажешь мне известья. Постелю тебе в саду под чистым небом и скажу, как называются созвездья. * * * Скоро, Постум, друг твой, любящий сложенье, долг свой давний вычитанию заплатит. Забери из-под подушки сбереженья, там немного, но на похороны хватит. Поезжай на вороной своей кобыле в дом гетер под городскую нашу стену. Дай им цену, за которую любили, чтоб за ту же и оплакивали цену. * * * Зелень лавра, доходящая до дрожи. Дверь распахнутая, пыльное оконце, стул покинутый, оставленное ложе. Ткань, впитавшая полуденное солнце. Понт шумит за черной изгородью пиний. Чье-то судно с ветром борется у мыса. На рассохшейся скамейке - Старший Плиний. Дрозд щебечет в шевелюре кипариса. 1972 г.

Виктор, большое Вам спасибо! Мечтаю вновь прийти на Ваши экскурсии!❤

До 1937 года особняк Тарасова использовался Верховным Судом СССР. До 1941 года пространство арендовало немецкое посольство, послевоенное время - польское консульство. В 1979-м роскошный особняк передали Институту Африки РАН, работающему под управлением Анатолия Громыко, наследника бессменного министра иностранных дел СССР. Нефтепромышленник, меценат Николай Лазаревич Тарасов (1882-1910), основатель известного кабаре «Летучая мышь», приходился Гавриилу Аслановичу племянником. Известный театрал имел доходы от капиталов акционерных обществ Москвы. Состояние унаследовал от отца. Жизнь Николая закончилась трагически, причиной стал «любовный треугольник». Тарасова захоронили на Армянском кладбище в Москве. Надгробное изваяние воспроизводит сцену самоубийства выходца из купеческой семьи, считается лучшим кладбищенским мемориалом работы Андреева. Охраняется государством. Среди потомков Тарасовых хорошо известен Лев Асланович, вошедший в мировую культуру под псевдонимом Анри Труайя. Труайя называли «самым русским из французских литераторов», черпавшим вдохновение в историческом, культурном наследии Москвы. Лев Тарасов прославился как лауреат Гонкуровской премии, член Французской академии, автор биографии Петра I, Екатерины II, Пушкина, Достоевского, Толстого, Чехова, французских литераторов XIX столетия. К роду Тарасовых также относится прославившийся в 1980-х первый официальный миллионер Москвы Артем Михайлович, являющийся потомком брата Гавриила. Жолтовский, являясь поклонником итальянского архитектора Андреа Палладио, скопировал экстерьеры знаменитой работы итальянского мастера. Примером для подражания выбран дворец Тьене XVI столетия. В особняке Тарасова воссоздана структура итальянского близнеца за исключением небольшого нюанса - архитектор увеличил высоту первого яруса, придав устойчивости конструкции. Палладио отдал предпочтение граниту, мрамору, Жолтовский обошелся недорогим бетоном. Особняк Тарасова является комплексом зданий, образующим замкнутое каре вокруг зеленого внутреннего дворика, сформированного наслоениями различных эпох. Внушительные фасады дома Тарасова в Москве строго симметричны, фасады стилизованы под рустику: экскурсия начинается с обзора грубоватой «гранитной» облицовки, утяжеляющей нижнюю часть здания. Второй этаж декорирован бесчисленными пилястрами, словно вымощен мраморной плиткой. Во внутреннем оформлении особняка Жолтовский положился на мастерство итальянских зодчих древности. Участникам экскурсии открываются высокие залы с глубокими нишами, расписными потолками, поразительными по красоте фресками. Великолепные пространства украшены художественными работами в стиле Пинтуриккьо, Тинторетто, Тициана, Джулио Романо - знаменитых живописцев XIV столетия. Ответственность за роспись плафонов возлагалась на театрального художника Нивинского, Лансере. Шедевры создавались на сырой штукатурке. Особенно впечатляют работы, украшающие приемные пространства особняка - Малый, Большой зал. В Большом зале прослеживаются драматичные сюжеты, посвященные преимущественно музыке. Нынешнее назначение комнаты - проведение собраний института Африки. Ранее пространство было разделено на две части. Первая комната привлекает взоры к глубоким ячейкам кессонных потолков с музыкальными фресками, тематической росписью фриза по периметру пространства. Приемный зал предназначался для музыкального салона. Парадная лестница отделана искусственным камнем, ступени хранят первоначальную форму более века. Тщательно подобранные параметры марша снижают усталость ног. Необычно смотрится на стене мозаичное панно «Освобожденная Африка». Институт обзавелся уникальным произведением в 1980-е годы. С убранством усадьбы декоративный элемент не вяжется. Однако, является своеобразным памятником культуры. Из общей картины выбиваются потолки теплого зала, обустроенного на месте сквозного въезда во двор. Сводчатые потолки отделаны обычной штукатуркой. Окна устремлены во внутренний дворик, украшенный каменным фонтаном в виде чаши, садовыми скульптурами (история появления уличных фигур неизвестна, точно после окончания застройки, до появления института Африки). Из общей картины выбиваются потолки теплого зала, обустроенного на месте сквозного въезда во двор. Сводчатые потолки отделаны обычной штукатуркой. Окна устремлены во внутренний дворик, украшенный каменным фонтаном в виде чаши, садовыми скульптурами (история появления уличных фигур неизвестна, точно после окончания застройки, до появления института Африки). osobnyak-tarasova.ru/

Монументальные фасады особняка, простирающиеся вдоль Спиридоновки, скрывают парадные залы. Вдоль Большого Патриаршего переулка - жилые комнаты, пышность внутреннего убранства не уступает приемным залам. Планировка комнат - анфиладная.

Спасибо огромное!! Прекрасная дикция, море информации, удивительные фотографии..низкий поклон за Ваш труд!

Случайно попала, но здорово.

Благодарю за рассказ. Жаль, что в особняк нет доступа

Как же интересно, спасибо Вам огромное, а на рутубе есть Ваш канал?

Александр Кабанов Русский индеец Алексею Горбунову Долго умирал Чингачгук: хороший индеец, волосы его - измолотый черный перец, тело его - пурпурный шафран Кашмира, а пенис его - табак, погасшая трубка мира. Он лежал на кухне, как будто приправа: слева - газовая плита, холодильник - справа, весь охвачен горячкою бледнолицей, мысли его - тимьян, а слова - бергамот с корицей. Мы застряли в пробке, в долине предков, посреди пустых бутылок, гнилых объедков, считывая снег и ливень по штрих-коду: мы везли индейцу огненную воду. А он бредил на кухне, отмудохан ментами, связан полотенцами и, крест накрест, бинтами: «Скво моя, Москво, брови твои - горностаи…», скальпы облаков собирались в стаи, у ближайшей зоны, выстраивались в колоны - гопники-ирокезы и щипачи-гуроны, покидали генеральские дачи - апачи, ритуальные бросив пороки, выдвигались на джипах - чероки. Наша юность навечно застряла в пробке, прижимая к сердцу шприцы, косяки, коробки, а в коробках - коньяк и три пластиковых стакана: за тебя и меня, за последнего могикана.

14:06 Одна из причин окончания моды на Модерн

Спасибо за экскурсию. Дом Мельникова , безусловно, чудо архитектуры. Меня впечатлил дворик. Даже не верится, что это центр Москвы.

Видео неудачное Камера прыгает , размытые картинки

В Киеве во время монголотатарского штурма тоже две девочки спрятались так, что их найти не смогли. Они спрятались в печке. И тоже был воин, правивший в небольшом городке и выбравший себе рабскую долю. Александр Невский.

Не Гамала, а Гамла!

Вау. Здорово. И написано здорово, и прочитано.

Так им и надо. Они давно этого добивались. И добились. Ибобылонех.

Браво, автор! Рукоплещу стоя и сняв шляпу

нормальная скульптурная композиция. Если сравнить с какахой возле ТЭЦ-2 вообще небо и земля.

😢

Юрий Михайлик * * * В Гамале все погибли, кроме двух сестёр Филиппа. Во время тройной зачистки их не смогли найти. Гамала относилась к городам крепостного типа, куда очень трудно ворваться и откуда нельзя уйти. С трёх сторон высокие стены, а с четвёртой - гребень обрыва, висящий над чёрной прорвой, куда страшно даже смотреть. Около пяти тысяч жителей, когда ещё были живы, бросились в эту пропасть, предпочитая лёгкую смерть. С ними были деньги и вещи - довольно странный обычай! Спуститься туда сложно, подниматься ещё трудней. Но кое-кто из солдатиков всё же вернулся с добычей. (И некоторые предметы сохранились до наших дней.) Хронист, описавший все это, был горек, сух и спокоен. Он пришёл туда с победителями, в одних цепях, налегке. До того, как попасть в плен, он был храбрый и стойкий воин, и командовал обороной в небольшом городке. Потом их загнали в пещеры и обложили туго, и когда между смертью и рабством им пришлось выбирать, они после долгих споров поклялись, что убьют друг друга. Он остался последним. И он не стал умирать. Он писал прекрасные книги. Он улыбался славе. Его любили красавицы. У него удалась судьба. Он и сегодня известен нам как Иосиф Флавий. Флавий - это имя хозяина. А Иосиф - имя раба. Мы обязаны памятью предателям и мародёрам. Мы обязаны сладостью горьким всходам земли. Мы обязаны жизнью двум девочкам, тем, которым удалось спрятаться так, что их не нашли.

Оч здорово

С неяркой поэтессой Алей Ха. Мы как-то в баре вечером сидели. И я сказал: - Послушай, в самом деле, Ведь наша жизнь не так уж и плоха. Бывали и похуже времена. А Аля Ха. ответила - Война. - Ну да, война. Но мы с тобою тут, И здесь война была давно когда-то. Твои клопы весёлые растут. Мои клопы ужасно бородаты, Один мне фото шлёт: - Смотри, жена. Но Аля Ха. ответила - Война. - Война, война. Заладила своё. Ну да, война, но мы не виноваты. Сидим с тобой красивые вдвоём, Чуть-чуть стары, немного толстоваты, Ну что ты стала скучной, как сухарь. Война, война. Токуешь, как глухарь Война, война. Сама-то хороша, Не будь ханжой. Ты больше, чем полгода Не то чтобы страдаешь не дыша. Живёшь, жуешь, глядишь, как там погода, Ты в целом здесь, не на передовой И Аля покачала головой. И вдруг сказала, будто бы слова В ней долго тлели, а потом потухли. - Ты прав мой друг. А я вот не права. Я здесь, не там. Стою с утра на кухне И режу хлеб. И думаю, ну бред. Я режу хлеб. А где-то дома нет. Ору на дочь. А где-то дочерей По чатам ищут. Собираюсь в отпуск. Что нужно взять? Игрушечных зверей, Носки, пелёнки. Что захочет отпрыск. На пару дней - огромный чемодан. А у кого-то столько - навсегда. Не у кого-то! Вот они, вокруг. Твои родные, Женька, Алик, Вика Все те, с кем жил, не расплетая рук, Играл в контакт и лопал ежевику, Они сидят в укрытиях с детьми. Вчера полдня. Сегодня свет с семи. Я режу хлеб. А там идёт война. Я сплю в тепле. А там идёт война. Я здесь пишу. А там идёт война. Я здесь дышу. А там идёт война. Я не хотела в эти времена, Я не хотела жизнь свою такую. Я стала глухарём - война, война Действительно, бессмысленно токую. Ты прав, мой друг. Пожалуй, я пойду, Чтоб не держать тебя в своём аду. Я не сдала зачёт, где жизнь легка. Я пересдам потом. Поставь неявку. Сказала поэтесса Аля Ха. Неяркая. Всегда была неяркой И вечно говорила невпопад. Она ушла и унесла свой ад. А я остался - пусть идёт с войной, Возьму глинтвейн с изюмом и корицей. Глотнул, а благородное вино На вкус, как кровь - не смог не подавиться. Я выплюнул отравленную взвесь. Она ушла. А ад остался здесь. Аля Кудряшова (Хайтлина). 23.11.2022

Круто так как надо

Ждала конуретного представления каждой составляющей композиции от рассказчика, хотелось очень послушать об этом, как видавший этот памятник лишь мельком. Увы, не дождалась

Прекрасная Информация

Шемякинизация России продолжается... Памятник Петру Великому в СПб он же "ваял" в таком же извращенном виде. Больной человек...

Огромное спасибо! истинное наслаждение! за легким и ироничным рассказом скрыто глубокое знание материала и настоящий профессионализм. Спасибо!

Зачем памятники бесам ставить?

Море информации! Хватило бы не на одну экскурсию. Заслушалась, спасибо Виктор!

Церковь священномученика Антипия в Колымажном переулке... поминальный стол и Виктор читает такое стихотворение про то как свихнулись мы...

Сейчас читаю вашу книгу" Вокруг Кремля и Китай-города" , взахлёб. Ироничный юмор очень откликается, смеюсь в голос. Спасибо!❤

"я люблю твой свет и сумрак, старый зритель я готов занимать любое место..." Надо будет посмотреть кто раньше написал Левитанский или Шефнер

Евгений Рейн Старокрымская баллада В Старом Крыму стоит девятисотый год, Козы пасутся, и важно растёт осот. В старой пивной в тени честное пиво льют, Давние млеют дни, медленный чистый люд. Не докатилась весть, и Порт-Артур не пал, Там, где на площадь въезд, длинный стоит портал. В левом его окне - общество «Инвалид», В правом его окне чей-то портрет стоит. Узкий мундир плечист, выношен аж до дыр... Кто он? Кавалерист, Врангель или Якир, Или татарский хан, или заезжий хрен? Может ли истукан дать столь заметный крен? Я захожу тогда в эту фотоартель: «Добрые господа, дабы не длить канитель, Вы объясните мне, кто у вас там в окне?» Мне говорит один, турок или еврей: «Добрый наш господин, выйдите из дверей, Сядьте на табурет, мы повернем портрет. Как вы сказали?.. Нет, этого нет как нет! Это герой войны, дважды майор Петров. Это заказ жены. Только здесь нет цветов. Ибо вянут цветы вот уже пятый год, А получать заказ женщина не идет. Выгорел весь мундир, лучше портрет не стал, И показалось вам, будто бы генерал, Даже один погон сходит за эполет. Точно сказать, кто он - этого нет как нет! Может быть, сняться вам? Про́симо в павильон. Сядьте пока на стул около тех колонн». «Это подходит мне», - твёрдо я говорю, - «Буду стоять в окне, выгорю - не сгорю. Здравствуй, майор Петров, здравствуй и будь здоров, Штатский я человек, будь ко мне не суров. Будем теперь стоять тысячу двести лет, В левой руке сжимать камушек-амулет». Тут и щелкнул затвор, вышел я в коридор, Ласково на меня Вечность глядела с гор. 1989

Вадим Шефнер В кинозал, в нумерованный рай, Я войду и усядусь на место. Я ведь зритель - мне что ни играй, Всё равно мне смотреть интересно. Знаю, кончится дело добром, И героя звезда не угаснет, - Но подальше, на плане втором, Будет будничней всё и опасней. Вдруг возникнет болотная гать, Напряжённо-усталые лица. Пулемёт, не умеющий лгать, Застрочит - и нигде не укрыться. И покуда ведущий артист Обзаводится нужною раной, Нанятой за десятку статист Упадёт и не встанет с экрана. И оттуда на тёплый балкон, И в партер, и в уютные ложи Вдруг потянет таким сквозняком, От которого холод по коже. 1967

Набор пороков странный, это не пороки взрослых, это вообще не пороки людей, это пороки устройства общества. Нет самого главного порока всех времен - алчности. А так композиция глубокая и исполнена на достойном уровне, впечатляет.