При встрече с ним Валерий Брюсов скажет молодому поэту: «Вы талантливы. Стихи интересные, звучные». Игорь Северянин, «король поэтов», скажет, обращаясь к нему: Кто ты в плаще и шляпе мягкой, Вставай за дирижерский пульт, Я славлю культ помпезный Вакха, Ты - Аполлона строгий культ… Пройдут годы и этот же поэт, за год до своей смерти, как бы подводя итог своей жизни, напишет строчки: Мне хорошо, что будущего нет, И прошлое забыто на вокзале… Себе гербом избрал бы якорь я С обломанными навсегда клыками!.. Этим поэтом был Георгий Аркадьевич Шенгели. Он родился в 1894 г. в станице Темрюк Кубанской области. Одни корни будущего поэта уходили в соседнюю Грузию (он был внуком грузинского священника), а другие - в далекую Далмацию. В 1922 году 28-летний поэт поселился в Москве. Был избран академиком художественных наук и председателем Союза поэтов, получил звание профессора. Молодого профессора Валерий Брюсов приглашает на работу в Литературный институт, причем в то время, когда отношения между ними были далеко не дружеские. Шенгели был удивлен предложением Брюсова. На вопрос Шенгели «Зачем институту потребовался второй профессор?» Брюсов ответил, что считает, что студентам полезно будет пообщаться с Шенгели… В отличие от Брюсова, Маяковский, возложив на себя роль «агитатора горлана-главаря», критически отнесся к творчеству Георгия Аркадьевича. Заявив, что «среди ученых шеренг еле-еле в русском стихе разбирался Шенгели», Маяковский продолжал высмеивать «профессора» Шенгели в публичных выступлениях. Маяковский, конечно, был неправ, утверждая, что Шенгели плохо разбирался в русском стихе. Сергей Михайлович Бонди, известный пушкинист, рассказал о забавном споре с Георгием Шенгели. Последний утверждал, что, переводя Байрона, надо обязательно укладываться в его размер. Бонди возражал: это насилие над русским языком, ибо в нем куда меньше коротких слов, чем в английском. Шенгели стоял на своем: в русском языке сколько угодно коротких слов, что при желании Пушкин мог бы писать поплотней. Шенгели доказал, что из каждых восьми строк пушкинского текста в «Евгении Онегине» можно без ущерба для смысла сделать четыре. Вот что у него получилось: Мой дядя честен был, но хвор. Стал уважаем он с тех пор. Другим - наука, но тоска - Бдить у постели старика!